Биография Федор Иванович ТютчевКнига
называется "Тютчев секретный советник и камергер" (Москва,
Прогресс-традиция, 2003). Ее написал Семен Экштут, умелец в области
истории культуры и философии истории. Автора, по его собственному
признанию, интересовали не вирши, а сор из которого они растут.
Здесь, хотя вообще-то, возникает одна странность: автор пишет о
человеке, а тот ни в коей мере не похож на обычных людей. Ни на
дюжинных, ни на недюжинных - он иной, и его собственная, ласково любящая
отца дочка пишет (и в этом, пожалуй, чувствуется кое-какой ужас: Анна
Федоровна считала отца скорее духом, чем человеком): "Я плачу свою
количество долга за то немыслимое пренебрежение приличиями и
стыдливостью, которое проявил папа: быть может, другие повинны в
подобных вещах не менее, чем он, но никто не выставляет этого на
всеобщее обозрение. Чувство стыда стало для меня привычным ощущением".
Похоже, что Федор Иванович Тютчев владел каким-то волшебным секретом -
по-другому его фатум не сложилась бы таким удивительным образом.
В самом деле, юный мужчина вступил в бытие, когда время переломилось -
кончилась пора начальственного либерализма и стремительных карьер,
наступило николаевское царствование. Это пора застегнутых на все
пуговицы мундиров, строгого формализма, медленного, сквозь пень-колоду,
служебного продвижения. Теперь не прощали ни малейшей служебной
оплошности. Да что служебной - фатум Герцена переломилась из-за того,
что он, косвенным образом, оказался причастен к тому, что безупречно
чужие ему люди распевали сочиненную не им охальную песню! А Федор
Тютчев, дипломатическая карьера которого кажется сплошным
недоразумением, счастливо выходит сухим из воды в обстоятельствах,
граничащих с должностным преступлением.
Поверенный в Турине самовольно оставляет свой пост, и уезжает
совместно с любимой женщиной, ненароком теряя тайные дипломатические
шифры. Его должны судить, по меньшей мере с позором выставить со службы,
но чем же кончается занятие? Да ничем - он вылетает с места, но
остается в штате Министерства иностранных дел. Вскоре Тютчев получает
другое, престижное и выгодное направление и несладко сетует на мизерное
жалованье - хотя столь же получают чиновники ранга главу администрации
области или обер-прокурора Сената.
Федор Иванович живет за пределами установленных обществом правил, и
среда принимает это как должное. Отправившись в служебную командировку
за предел, стихотворец возвращается в Россию с некоей Гортензией Лапп:
ей он и завещает пенсионную выплату, причитающуюся жене вслед за тем его
смерти. (И хозяйка безропотно выполнит его волю). На склоне лет он
погубит репутацию и существование юной Елены Александровны Денисьевой
(умудрившись изготовить ее счастливой), а его собственная репутация при
этом не пострадает. В то же время Федор Иванович горячо любил жену и
откровенно недоумевал из-за того, что страдающая и оскорбленная леди, на
монеты которой он долгое время жил, собиралась с ним распроститься.
Он манкировал делами службы и сделал блестящую карьеру: ранг тайного
советника полагался товарищу министра. Но это был хлопотный пост, а
Федор Иванович устроился значительно лучше: ему дали почетную и
спокойную синекуру, местоположение председателя Комитета цензуры
иностранной. После реформ Александра II комитет превратился в
анахронизм, но Тютчев защищал его с искусством Маккиавели и отстоял от
всех покушений.
Автора книги, специалиста по истории частной жизни, интересовал не
гений, а джентльмен, тем его служба и интересна. Но таковой полностью
отвечающий духу времени подход в какой-то миг перестает пояснять
тютчевскую судьбу. Да, он был прирожденным светским львом, блестящим
остроумцем, очаровательным собеседником, да, он в высшей степени владел
искусством очаровывать нужных ему людей. Семен Экштут цитирует светского
знакомого поэта: "Когда Тютчев писал журналистские или журнальные
статьи, он, несомненно, избегал изъясняться что-нибудь такое, что могло
повредить ему в высшем кругу, и развивал преимущественно такие идеи,
которые обладали свойством быть по сердцу. Он более того был склонен
раздумывать, что все мнения содержат истину и что всякое соображение
может быть защищено довольно убедительными доводами. Предаваясь подобным
упражнениям, он не насиловал в себе никаких убеждений".
Но из текста книги становится ясно, что у той божественной легкости, с
которой жил Федор Иванович Тютчев, было и другое разъяснение.
Окружающие дружно считают его гением, хотя этому в ту пору явных
подтверждений не было - Федор Иванович не любил печататься. Ему было
лень переписать свои вирши, изложить на бумаге мысли - из-за этого
Россия потеряла блестящего мыслителя, философа и политического
публициста. Он надиктовывал статьи жене, потом его смерти она собрала и
переписала стихотворения (в том числе и посвященные сопернице) - ей мы и
обязаны тютчевским наследием.
Он гений, но гениями были и Пушкин с Лермонтовым, которым ничто не
сходило с рук; то, о чем пишет Семен Экштут, может быть трактовано и в
иных, несовременных категориях.
И тогда феноменальная тютчевская влюбчивость обернется служением
красоте, а внешне необъяснимый счастливый момент у женщин (Федор
Иванович был мал ростом, неряшлив, рассеян, нестрижен и нечесан) получит
иные резоны: умение иметь слабость - также божий дар, и стихотворец был
наделен им в высшей степени.
В этой книге есть внутренняя интрига - она не прописана до конца, но
тем не менее захватывающе интересна. Жил да был простой дядя - средней
руки дворянин, чиновник, мечтающий обретать жалованье не работая,
неверный супруг, ловкий светский дядя. И занятие не в том, что это
совмещалось с тем, что в свободное от будничных занятий время в нем
просыпался гений: Федор Иванович Тютчев гениален во всех своих жизненных
проявлениях. Все, что он делал, было одухотворено его даром, питавшим и
преображавшим житейский сор. Мастер салонного остроумия (большая
количество его афоризмов была не записана и пропала) сливается с
оригинальным политическим мыслителем, поэтом Тютчев не перестает быть и
тогда, когда пишет послание великой княгине Марии Николаевне: старшей
дочери обязательно нужно угодить во фрейлины. Он принадлежит вечности,
но по вкусам и представлениям о полноценном существовании - целиком
отпрыск своего времени. Федор Иванович не представляет себя за пределами
петербургских салонов, а любопытен до такой степени, что его последними
словами были: "Какие подробности о взятии Хивы?"
О Хиве он расспрашивал священника, пришедшего его соборовать.
В этом добровольном, радостном, заинтересованном слиянии со средой и
был залог удачно прожитой жизни. Счастлив тот, кто видит современников
милыми и приятными людьми, а не светской чернью и может принимать
предложенные обществом условия игры.
|